Фонетисты скажут вам, что интерференция русской ритмики и мелодики при говорении русскоязычного человека на английском языке создаёт у английского слушателя не просто ощущение, что он слышит речь иностранца – это бы ещё полбеды. Беда в том, что невинная русская просодика, наложенная на английский текст, заставляет слушателя подсознательно интерпретировать такую речь как грубую, навязчиво давящую, приказную. Так уж получается, такое вот неприятное совпадение. По сравнению с постепенной нисходящей ступенчатой шкалой, которая является нейтральной для английского языка, русская нейтральная интонационная шкала – волнообразная, с ударными слогами, поднимающимися вверх, и безударными, «проваливающимися» вниз, — звучит слишком эмоционально, истерично. Русские вежливые просьбы, имеющие в норме нисходящий интонационный рисунок, воспринимаются как грубые безапелляционные приказы английским ухом, привыкшим к тому, что просьба – это непременно высказывание, завершающееся словом please, и обязательно произносящееся с восходящим тоном. Причём ощущения эти возникают у слушателя помимо сознательного контроля, а бороться с подсознательным ощущением чрезвычайно трудно: усмотреть в несоответствии интонационных шкал дефект фонетики способен разве что профессор Хиггинс; любой другой слушатель невольно делает выводы в области «национального характера» и прочих стереотипов (русские люди – взбалмошные, несдержанные, невоспитанные, авторитарные и т.п.).
И.В. Зубанова. Английский с «русским акцентом», или Несколько слов о коллективном бессознательном и русских медведях
Неинтересно, но поучительно и характерно.
ОтветитьУдалить1. Автор не выявляет нового [уродливого] явления, лишь "обвешивает" примерами нечто давно известное (даже ссылки на книги приводит). То есть это [чуть более чем полностью] компиляция. А в чём новизна?
2. Автор даже не пытается вскрыть первопричину этого явления, не то что наметить пути её устранения. Тогда зачем выступал? Критика должна быть конструктивной, мы это помним.
3. Возможно, автор и не знает насчёт конструктивности критики? Получается, не знает не только предмета (компиляция), но и метода. Это уж совсем дело швах...
4. Чтобы избежать упрека в том, что я и сам такой, излагаю.
5. Казалось бы, аналогичные явления должны существовать и при говорении по-английски носителей других языков. Ан нет, автор это с некоторой растерянностью отмечает. Но не пытается понять, почему это так. А дело в том, что в советской школе при обучении иностранным языкам с самого начала в качестве учебного упражнения использовался "перевод". При этом ни ученики, ни учителя не подозревали, что это конечно, был никакой не перевод (см. определение в любой книжке по теории перевода). Но навык формировался, и [чуть более чем] все, кто там учился, вовсю "переводят". Получается, естетственно, то, что описано в статье.
6. Путь к устранению. Перевод как вид учебной деятельности исключить. Поползновения давить в зародыше; объяснять, что переводу могут учиться только те, кто уже хорошо знает неродной язык [а те, кто говорят иначе, диверсанты]. Метод давно известен (коммуникативный). Никакой язык, кроме изучаемого, на уроках не звучит; всё генерируется и закрепляется только на основе прагматики. При ошибках вводится и закрепляется правильный вариант. Обучаемые вне языковой среды слушают носителей языка в записях, "адаптированные" книжки читают только обработанные носителями языка. В этом случае русизмам просто неоткуда взяться! Преподавателей, не умеющих так построить процесс, выгнать взашей.
Все верно говоришь, Игорь. А плюс данного материала в том, что хотя это и компиляция, но она будет информативна для тех, кто вне «лингвистической поляны». И очень хорош твой дополняющий комментарий.
Удалить